Что касается "иезуитства" (термин "макиавеллизм" предпочтительнее, имхо), то оно имело место. Борис Бажанов приводит такой совершенно феерический эпизод:
"Обсуждаются вопросы внешней политики, о какой-то из очередных международных конференций. "Я предлагаю, - говорит Литвинов, - признать царские долги". Я смотрю на него не без удивления. Ленин и советское правительство десятки раз провозглашали, что одно из главных завоеваний революции - отказ от уплаты иностранных долгов, сделанных Россией при царской власти (кстати сказать, при этом ничуть не пострадали французские банковские дельцы, сразу же при заключении займов клавшие в карман условленную комиссию, а пострадала французская мидинетка и мелкий служащий, копившие деньги на старость и поверившие заверениям банков, что нет более верного помещения для их сбережений. Кто-то из членов Политбюро попроще, кажется, Михалваныч Калинин, спрашивает: "Какие долги, довоенные или военные?" - "И те, и другие",- небрежно бросает Литвинов. "А откуда же мы возьмем средства, чтобы их заплатить?" Лицо у Литвинова наглое и полупрезрительное, папироса висит в углу рта. "А кто же вам говорит, что мы их будем платить? Я говорю - не платить, а признать". Михалваныч не сдается: "Но признать - это значит признать, что должны, и тем самым обещать уплатить". У Литвинова вид даже утомленный - как таких простых вещей не понимают: "Да нет же, ни о какой уплате нет речи". Тут делом начинает интересоваться Каменев: "А как сделать, чтобы признать, не заплатить и лицо не потерять?" (Каменев, надо ему отдать справедливость, еще беспокоится о лице.) "Да ничего же не может быть проще, - объясняет Литвинов. - Мы объявляем на весь мир, что признаем царские долги. Ну, там всякие благонамеренные идиоты сейчас же подымут шум, что большевики меняются, что мы становимся государством, как всякое другое, и так далее. Мы извлекаем из этого всю возможную пользу. Затем в партийном порядке даем на места секретную директиву: образовать всюду общества жертв иностранной интервенции, которые бы собирали претензии пострадавших; вы же хорошо понимаете, что если мы дадим соответствующий циркуляр по партийной линии, то соберем заявления "пострадавших" на любую сумму; ну, мы будем скромными и соберем их на сумму, немного превышающую царские долги. И, когда начнутся переговоры об уплате, мы предъявим наши контрпретензии, которые полностью покроют наши долги, и еще будем требовать, чтобы нам уплатили излишек". Проект серьезно обсуждается. Главное затруднение - слишком свежи в памяти ленинские триумфальные заявления об отказе от уплаты царских долгов. Опасаются, что это внесет сумбур в идеи братских компартий за границей. Каменев даже вскользь замечает: "Это то, что Керзон называет большевистскими обезьяньими штучками". Пока решено от предложенного Литвиновым воздержаться."
Сталин, несомненно, не раз и не два прибегал к таким "обезьяньм штучкам". Realpolitik такая realpolitik.
В общем, что бы там ни было, гланое и ключевое - это экономика. Всё остальное, как известно, надстройка. Именно поэтому можно говорить о том, что в период нахождения у власти Сталина шло реальное социалистическое строительство - в отличие от того, что последовало потом. Как я уже сказал, основой социалистического строительства может быть только принцип постепенного усиления центрального планирования. Любое отступление эт этого принципа есть откат, поворот назад к капитализму.
Более того, пока этот принцип соблюдается и остаётся "во главе угла", никакие "перегибы на местах" не могут иметь решающего значения. Коррупция, злоупотребления, преступления и т. п. находятся в прямом противоречии с принципом центрального планирования, осложняют работу как по собсвенно планированию, так и исполнению планов, а следовательно политико-экономическая система будет подавлять все эти негативные эффекты. Отказ же от принципа центрального планирования моментально снимает противоречие между политико-экономической системой и любыми негативными явлениями, делая борьбу с ними не толко бессмысленной, но и зачастую нежелательной для руководителей.
no subject
"Обсуждаются вопросы внешней политики, о какой-то из очередных международных конференций. "Я предлагаю, - говорит Литвинов, - признать царские долги". Я смотрю на него не без удивления. Ленин и советское правительство десятки раз провозглашали, что одно из главных завоеваний революции - отказ от уплаты иностранных долгов, сделанных Россией при царской власти (кстати сказать, при этом ничуть не пострадали французские банковские дельцы, сразу же при заключении займов клавшие в карман условленную комиссию, а пострадала французская мидинетка и мелкий служащий, копившие деньги на старость и поверившие заверениям банков, что нет более верного помещения для их сбережений. Кто-то из членов Политбюро попроще, кажется, Михалваныч Калинин, спрашивает: "Какие долги, довоенные или военные?" - "И те, и другие",- небрежно бросает Литвинов. "А откуда же мы возьмем средства, чтобы их заплатить?" Лицо у Литвинова наглое и полупрезрительное, папироса висит в углу рта. "А кто же вам говорит, что мы их будем платить? Я говорю - не платить, а признать". Михалваныч не сдается: "Но признать - это значит признать, что должны, и тем самым обещать уплатить". У Литвинова вид даже утомленный - как таких простых вещей не понимают: "Да нет же, ни о какой уплате нет речи". Тут делом начинает интересоваться Каменев: "А как сделать, чтобы признать, не заплатить и лицо не потерять?" (Каменев, надо ему отдать справедливость, еще беспокоится о лице.) "Да ничего же не может быть проще, - объясняет Литвинов. - Мы объявляем на весь мир, что признаем царские долги. Ну, там всякие благонамеренные идиоты сейчас же подымут шум, что большевики меняются, что мы становимся государством, как всякое другое, и так далее. Мы извлекаем из этого всю возможную пользу. Затем в партийном порядке даем на места секретную директиву: образовать всюду общества жертв иностранной интервенции, которые бы собирали претензии пострадавших; вы же хорошо понимаете, что если мы дадим соответствующий циркуляр по партийной линии, то соберем заявления "пострадавших" на любую сумму; ну, мы будем скромными и соберем их на сумму, немного превышающую царские долги. И, когда начнутся переговоры об уплате, мы предъявим наши контрпретензии, которые полностью покроют наши долги, и еще будем требовать, чтобы нам уплатили излишек".
Проект серьезно обсуждается. Главное затруднение - слишком свежи в памяти ленинские триумфальные заявления об отказе от уплаты царских долгов. Опасаются, что это внесет сумбур в идеи братских компартий за границей. Каменев даже вскользь замечает: "Это то, что Керзон называет большевистскими обезьяньими штучками". Пока решено от предложенного Литвиновым воздержаться."
Сталин, несомненно, не раз и не два прибегал к таким "обезьяньм штучкам". Realpolitik такая realpolitik.
В общем, что бы там ни было, гланое и ключевое - это экономика. Всё остальное, как известно, надстройка. Именно поэтому можно говорить о том, что в период нахождения у власти Сталина шло реальное социалистическое строительство - в отличие от того, что последовало потом. Как я уже сказал, основой социалистического строительства может быть только принцип постепенного усиления центрального планирования. Любое отступление эт этого принципа есть откат, поворот назад к капитализму.
Более того, пока этот принцип соблюдается и остаётся "во главе угла", никакие "перегибы на местах" не могут иметь решающего значения. Коррупция, злоупотребления, преступления и т. п. находятся в прямом противоречии с принципом центрального планирования, осложняют работу как по собсвенно планированию, так и исполнению планов, а следовательно политико-экономическая система будет подавлять все эти негативные эффекты. Отказ же от принципа центрального планирования моментально снимает противоречие между политико-экономической системой и любыми негативными явлениями, делая борьбу с ними не толко бессмысленной, но и зачастую нежелательной для руководителей.